Жаба С., Русские мыслители о России и человечестве. Ю
Ю.Ф. Самарин (1819-1876) принадлежал к знатному дворянскому роду. Он окончил словесное отделение философского факультета Московского университета (1838). В это время Самарин установил близкие отношения с К.С. Аксаковым, который находился, в то время, под большим влиянием немецкой идеалистической философии, особенно Гегеля. Идейное сближение Самарина с лидерами славянофильства А.С. Хомяковым и И.В. Киреевским начинается с 1840 года. Авторитет Хомякова в глазах Самарина был так велик, что он называл его "учителем Церкви".
В 1844 году Юрий Фёдорович защитил в Московском университете магистерскую диссертацию "Стефан Яворский и Феофан Прокопович". Хотя она была опубликована и представлена к защите лишь как часть обширного исследования, тем не менее и в таком урезанном виде этот труд явился одним из первых крупных философско-богословских сочинений славянофильской направленности, вышедших из печати и получивших известность.
В конце 30-х начале 40-х годов Самарин пережил увлечение философией Гегеля. В одном месте он отмечает следующее: "Я думал, что если наука существует как отдельная от искусства и религии сферы духа, то она должна быть сферою высшего, последним моментом развития идеи...". Под наукой здесь подразумевается философия, а под философией - учение Гегеля. Между тем, молодой Самарин не во всём соглашался с Гегелем, и особенно в том, что касается философии религии. Кроме этого, он стремился развить и дополнить её собственными положениями, выявить коренные особенности православия, его фундаментальные отличия от католицизма и протестантизма. Многовековой спор между ними, считал он, должен был перенесён в сферу философии.
Однако позднее результаты собственных философских поисков и попытки обосновать их с помощью философии Гегеля не удовлетворяли Самарина. Он осознавал противоречивость своих воззрений, что философия требует большей ясности в ответах на поставленные вопросы. Выйти из этого затруднения ему помогли идеи о соотношении религии и философии выдвинутые Хомяковым.
В 40-е годы Юрий Фёдорович постепенно становится убеждённым сторонником религиозной философии. В письме к Н.В. Гоголю (1846) он писал, что прошёл полный круг философского развития именно благодаря новому пониманию христианства. В результате у Самарина сформировалось убеждение, что вера составляет "норму" и "закон" человеческого существования и помогает человеку осмыслить своё назначение. Христианство нельзя понять с помощью одного только разума, оно осознаётся всем существом человека во всей её полноте. Следование правилам логики не ведёт человека к пониманию истинной сущности веры, так как для этого необходимы сочувствие и любовь.
Эволюцию своих взглядов Самарин воспринимал сквозь призму развития современной ему мировой философии, которая пришла в её последней фазе к отрицанию не только религии, но любого трансцендентного, непознаваемого бытия. Своё новое состояние Самарин рассматривал как "начало новой жизни". Для него теперь главное - это признание "живой истины" и возможности её постижения во всей её полноте.
Важной вехой в творчестве Самарина явилась напечатанная в "Московском сборнике" (1846) его статья, посвящённая повести В.А. Соллогуба "Тарантас". В этой статье в своеобразной форме воспроизводится ряд ключевых положений славянофильского учения. Реформы Петра I, говорится в ней, затронули лишь верхний слой русского общества, оторвали этот слой от народа, который сохранил верность традициям своих предков, в обществе произошёл раскол, который, не преодолён до сегодняшнего дня.
В своей программной статье "О мнениях "Современника", исторических и литературных" (1847), опубликованной в журнале "Москвитянин", Самарин изложил исходные положения славянофильских воззрений. Здесь он опровергает точку зрения известного западника К.Д. Кавелина, высказанную им в очерке "Взгляд на юридический быт древней России", согласно которой русская община всегда подавляла личность и поэтому постепенно пришла в упадок. По мнению же Юрия Фёдоровича, кризис переживала не община, а родовое устройство, являвшееся более низкой ступенью общественного развития. "...Общинное устройство составляет основу, грунт всей русской истории, прошедшей, настоящей и будущей". Община хотя и не основывается на личностном начале, но обеспечивает широкое проявление свободы деятельности индивидов. Личное и общественное начала в России всегда сосуществовали в органическом единстве: вече родовое и родоначальник, вече городское и князь, вече земское или дума и царь.
Наиболее полно зародыши будущего общественного устройства проявились в истории Новгорода, где связь между личностью и обществом была органичной и обеспечивало их единство. Новгород не сумел сохранить и развить принципы своего общественного устройства, так как был только частью русской земли, а не всей Россией, тогда как государство "должно было явиться только как юридическое выражение единства всей земли".
Конечно, далеко не все перечисленные Самариным от лица славянофилов положения могли быть ими всеми поняты и приняты однозначно, ибо полного единства во взглядах у них не было. Так, упор на необходимость укрепления государственного начала противоречил концепции "негосударственности" русского народа К.С. Аксакова, противопоставляющей интересы "земли" и "государства". Здесь, именно и заключается отличие социальной позиции независимого публициста и мыслителя Аксакова от позиции государственного чиновника Самарина, служившего в министерстве юстиции, сенате, министерстве внутренних дел.
Как государственно мыслящий деятель, занимающий ответственные посты, Самарин видел в славянофильстве конструктивную национальную идею, способную инициировать насущные общественные преобразования в России, не разрушая существующей системы правления. Однако, общественные идеалы Самарина, сочетавшие консерватизм и призыв к национально ориентированным социальным реформам, вызывали непонимания и даже настороженность со стороны властей в Петербурге.
В 50-е годы Самарин, подобно многим другим русским мыслителям консервативного направления, пережившим увлечение немецкой философией (и прежде всего Гегелем), переходит на позицию её критики. Он видел рост популярности идей немецкого философа среди образованной молодёжи, которая, усвоив его систему воззрений, затем обращалась к материалистической философии и идеям социализма. Между ними и гегелевской философией существует, по мнению Самарина, непосредственная связь.
В статьях "Два слова о народности в науке", "О народном образовании" и других работах, напечатанных во второй половине 50-х годов в славянофильской "Русской беседе", Самарин продолжал развивать свои мысли о русской народности. Под народностью, согласно его словам, надо понимать не только отличительные свойства народа в данную эпоху, но и те идеальные начала, в которые он верит и к которым стремится. Народность, по Самарину, - непреходящее условие развития науки, её движения вперёд. История, т.о., развивается на основе совпадения народности с высшими требованиями человечества. Чем более они совпадают, тем выше тот или иной народ.
В конце 50-х годов Самарин все силы отдаёт работе по подготовке крестьянской реформы в России. Он стал одним из крупных общественных деятелей, внёсших реальный вклад в дело отмены крепостного права. В этот период он обосновывал требования, в соответствии с которыми должны быть освобождены крестьяне при сохранении общинного землевладения.
В 1861 г. Самарин работал над "Письмами о материализме" (труд остался незаконченным) стремясь доказать необходимость отрицания материализма как течения. В начале 70-х годов большой интерес у Самарина вызвала книга К.Д. Кавелина "Задачи психологии" (1872). Он подвёрг её критике в связи с тем, что взгляды автора на психологию исходит из одного общего начала. Это единое начало содержит в себе отличительные свойства физического и психического бытия, а соглашаясь с тем, что материальная среда определяет психику, человек становится на позиции материалистов.
В данном случае Самарин вполне справедливо считал, что нельзя обосновать сознание без помощи религии. Поэтому речь может идти о замене одной религии другой, о замене подлинной веры наукообразным суеверием. Он обратил также внимание на "полупозитивистское" мировоззрение Кавелина, согласно которому признаётся дуализм материи и психики, но одновременно утверждается, что в мире явлений материя определяет психику.
Споря с Кавелиным и Герценом относительно идеала свободной личности, Самарин писал, что "начало личное - есть начало разобщения, а не объединения". "На личности, - пишет он, - ставящей себя безусловным мерилом всего, может основываться только искусственная ассоциация". С этой точки зрения он рассматривал социализм как ещё один из вариантов подобной ассоциации.
В начале 70-х годов Самарин вёл полемику с видным представителем дворянского конституциализма генералом Фадеевым, автором книги "Русское общество в настоящем и будущем (Чем нам быть)". Программу конституционной реформы, предполагавшую расширение политических прав и активную деятельность дворянства, Самарин расценил как внешне консервативную, а по сути дела "революционную", расшатывающую общество.
Стремясь предотвратить революционные потрясения и социальные эксперименты, которые он предчувствовал, Самарин выдвигал программу укрепления государственной власти на окраинах (цикл статей "Окраины России") и развития земского движения внутри страны. Самарин считал возможным создать создать "всесословное русское общество". С этой целью он предлагал равные выборы по четырём социальным группам и податную реформу, предполагающую налоговое обложение, пропорциональное ценности имущества. Однако программа Самарина так и не была реализована.
Ещё одна важная тема, которая вплотную соприкасается с идеями Хомякова и Киреевского, посвящена иезуитам в России. По мнению славянофилов, латинская церковь, превратившись в государство, неизбежно стремилась к завоеванию, и иезуиты, вербовавшие людей в духовное подданство папе, удовлетворяли этой жажде власти. Самарин заметил в иезуитстве стремление заменить трудновыполнимое для обычного человека требование цельности духа, подавления эгоистического начала и жертвенной любви к ближнему на внешнее благочестие.
Интересны были, также, его мысли об одежде. Как и многие славянофилы, он придавал быту большое значение. Самарин отмечал подражание Европе со стороны русской аристократии, начавшееся со времен Петра I. Многие его идеи являются актуальными и для сегодняшнего дня. Вот что он пишет в одном месте: "Конечно, иногда, как например, в нашем дворянском кругу, перемена моды служит проявлением не свободного выбора, а слепого и бессознательного подражания, признаком внутренней пустоты и бессмыслия, а вовсе не сочувствия к чужой мысли. Но этого нельзя применить к русской одежде именно потому, что русскому народу мы не в чём не подражаем, что, надевая зипун и отпуская бороду, мы не увлекаемся общим движением, а идём ему наперекор, - следовательно, обнаруживаем самостоятельность мысли и воли".
Вклад Самарина в развитие философии славянофильства был значительным. Философию он рассматривал как науку, потребность в которой испытывают все народы, в том числе и русский, отличающийся не только долготерпеньем (вспомним знаменитое стихотворение Ф.И. Тютчева), но, также, природным умом и высокой духовностью. Он стремился в большей степени, чем кто-либо из славянофилов, к укреплению внутри этого идейного течения, при этом избегая "славянофильских крайностей", выражавшихся в ношении русской национальной одежды и пристрастии к другим внешним атрибутом народности. В полемике с критиками "московского направления" Самарин не допускал резких выражений и не задевал личности своих оппонентов.
Самарин принадлежал к типу деятелей, для которых было характерно стремление к синтезу традиции и нововведений и неприемлем путь экстремизма и радикализма. Его бывший оппонент Кавелин отметил в некрологе, что "высшее воспитательное, культурное значение имеют только те общественные деятели, у которых мысль и идея, убеждение и программа слиты в одно".
http://www.pravaya.ru/ludi/450/12208
Самарин Юрий Федорович (1819-1876) - философ, историк, публицист и общественный деятель славянофильского лагеря, старший брат Д.Ф. Самарина . Воспитанник Московского университета. Яркий публицист, сотрудник журнала "Русская беседа", поэт.
Юрий Федорович Самарин - известный русский общественный деятель, историк, публицист - родился в С.-Петербурге, в богатой аристократической семье. В 1о38 г. окончил Московский университет, в 1844 г. защитил магистерскую диссертацию «Стефан Яворский и Феофан Прокопович». В 30-е - начале 40-х гг. Самарин выступал последователем немецкого философа Гегеля, но с середины 40-х гг. примкнул к славянофилам. В 1844-1852 гг. он состоял на государственной службе. В 1849 г. некоторое время был заключен в Петропавловскую крепость за «Письма из Риги», которые распространялись в списках. В них Самарин протестовал против немецкого засилья в Прибалтике. В 1853-1856 гг. он написал записку «О крепостном состоянии и о переходе из него к гражданскому обществу», представлявшую собою либеральный проект освобождения крестьян. Эта записка также ходила в списках. Самарин полагал, что крестьяне должны освобождаться с землей, что в деревне нужно сохранить общину, в которой он видел заслон от обезземеливания крестьян. В 1859-1860 гг. он активно работал в Редакционных комиссиях по проведению юэестьянской реформы 1861г., в 1863-1864 гг. вместе с Н.А.Милютиным и В.А.Черкасским составил проект «Положение об устройстве сельских гмин и крестьянского быта в Царстве Польском», закреплявший за польскими крестьянами землю. В 1867 г. он стал одним из активных организаторов проведения в Москве Этнографической выставки и Славянского съезда. В 60-е годы Самарин посетил Чехию и завязал многочисленные связи с чешскими национальными деятелями. Исторические сочинения Самарина посвящены отмене крепостного права в Пруссии, истории иезуитов, социальным и национальным отношениям в Прибалтике, проблемам, которые вызывали тогда общественный интерес. Умер Самарин в Берлине 31 марта 1876 г.
Использованы материалы кн.: Русско-славянский календарь на 2005 год. Авторы-составители: М.Ю. Досталь, В.Д. Малюгин, И.В. Чуркина. М., 2005.
Самарин Юрий Федорович (21.04.1819-19.03.1876), русский общественный деятель, историк, философ и публицист. Из дворян. Окончил Московский университет (1838). Защитил магистерскую диссертацию “Стефан Яворский и Феофан Прокопович” (1844). С сер. 1840-х один из главных деятелей славянофильского движения. В 1849 был заключен в Петропавловскую крепость за “Письма из Риги”, распространявшиеся в списках и направленные против немецкого засилья в Прибалтике. В 1853-56 написал и пустил в обращение в списках записку “О крепостном состоянии и о переходе из него к гражданской свободе” - проект отмены крепостного права в России. В 1858-59 Самарин - член от правительства в Самарском губернском комитете по устройству быта крестьян. В 1859-60 активно работал в Редакционных комиссиях по выработке крестьянской реформы 1861.
Философские взгляды Самарина основывались на представлениях славянофильского учения о Православии как истинном христианстве. Ум, опыт, наука - т. е. все отвлеченные рационалистические знания не отражают целостного духа жизни. “Полная и высшая истина, - писал Самарин, - дается не одной способностью логического умозаключения, но уму, чувству, воле вместе, т. е. духу в его живой целостности”.
О.П.
Самарин Юрий Федорович (21.04.1819-19.03. 1876), публицист, критик, историк, общественный деятель. Родился в Петербурге в дворянской семье. В 1826 Самарины переехали в Москву, где домашним учителем юного Самарина (наряду с французом Пако) стал 22-летний Н. И. Надеждин. С 1834 по 1838 Самарин - студент Московского университета (окончил историко-филологическое отделение философского факультета). В 1840 Самарин выдержал экзамен на степень магистра и начал работу над диссертацией. В 1841 Самарин с болью отозвался на известие о гибели М. Ю. Лермонтова (познакомились в 1838, сблизились в 1840-41). Видя в «Герое нашего времени» выражение эгоистической рефлексии, Самарин находил, что после публикации романа Лермонтов оказался в великом нравственном долгу перед современниками. Рассмотрение этой субъективной оценки в контексте духовных исканий Самарина позволяет увидеть в ней не столько осуждение (юный Самарин и сам в полной мере был захвачен запечатленными в романе болезнями века), сколько сожаление о том, что человек, чье слово было не безразлично для многих (в т. ч. и для Самарина), ушел, не высказав себя до конца.
Весной 1843 Самарин вступил в один из самых сложных периодов своего духовного развития, период сомнений и глубокого внутреннего разлада. Кризис наступил осенью 1843 - весной 1844, когда, увлеченный философской системой Гегеля, Самарин с присущей ему искренностью поставил вопрос об отношении религии к философии и сначала уверовал в приоритет философии и логического знания, но потом, после долгих и тягостных сомнений, пришел к признанию «живой истины» Православия и необходимости «живого», т. е. религиозного, ее постижения. Значительную роль в этом мучительном внутреннем перевороте сыграл А. С. Хомяков, занявший отныне место духовного наставника Самарина. Сделанный Самариным выбор окончательно сблизил его со славянофилами.
3 июня 1844 Самарин защитил магистерскую диссертацию «Стефан Яворский и Феофан Прокопович как проповедники» (третья часть фундаментального исследования «Стефан Яворский и Феофан Прокопович», в котором рассмотрены «явление и борьба католического и протестантского начала в православной Церкви, в России, в лице Стефана Яворского и Феофана Прокоповича», две первые части, где говорится о Яворском и Прокоповиче как о богословах и сановниках Церкви, к защите допущены не были). Спустя 2 месяца, вопреки своему желанию посвятить жизнь научным занятиям, подчиняясь воле отца, Самарин отправился служить в Петербург. В столице он провел 2 года, состоя на службе в Министерстве юстиции, в Сенате и в Комитетах по устройству быта лифляндских крестьян (как чиновник Министерства внутренних дел). Впервые столкнувшись с крестьянским вопросом, горячо отстаивал необходимость принятия закона о праве лифляндских крестьян на землю.
В 1845 в Петербурге Самарин написал свою первую литературно-критическую статью - рецензию на повесть «Тарантас» В. А. Соллогуба. Самарин с одобрением отмечал, что в лице двух главных героев Соллогуб талантливо отразил «живой, действительный факт» - разрыв жизни и сознания в современном русском обществе: в одном герое критик видел абсолютную отрешенность от всех сфер общественной деятельности (следствие петровской реформы), бессознательное погружение в действительность и отсутствие всякого стремления к ее осмыслению, в др. - безмерно развитое отвлеченное сознание (следствие неправильного воспитания), отрыв от народа и неспособность понять его. При этом Самарин не нашел в повести дорогой для него идеи примирения этих двух противоположных начал в высшем единстве, видя в заключительной главе лишь поверхностное решение проблемы - пародию на примирение, «смешной маскарад», «подделку под народность».
В 1847, будучи в Риге (с 1846 состоял на службе в рижской ревизионной комиссии), Самарин написал статью «О мнениях “Современника” исторических и литературных». В этом полемическом сочинении, посвященном первой книжке обновленного «Современника», были рассмотрены 3 программные статьи журнала: «Взгляд на юридический быт древней России» К. Д. Кавелина, «О современном направлении русской литературы» А. В. Никитенко и «Взгляд на русскую литературу 1846 года» Белинского. Возражая Кавелину, который связывал исторические судьбы России с развитием личности (начавшимся, по его мнению, при имп. Петре I), Самарин излагал взгляд на отечественную историю как на последовательную смену различных форм общинного начала, истолковывая само это начало как основополагающую и специфическую черту русской жизни (это отвечало исторической теории славянофилов).
В литературно-критической части статьи Самарин с позиций славянофильской эстетики подверг всесторонней критике «натуральную школу» и ее теоретического истолкователя Белинского. Самарин не без основания обратил внимание на некоторые расхождения в позициях Никитенко и Белинского, отметив, что первый упрекает «натуральную школу» в односторонности, в исключительной сосредоточенности на недостатках и пороках общественного быта и нравов, тогда как второй в том же журнале поддерживает и оправдывает эту одностороннюю направленность. Самарин безоговорочно осудил стремление «натуральной школы» к изображению преимущественно негативных сторон русской жизни (эту преобладающую тенденцию он неправомерно считал единственной в школе), обвиняя представителей нового направления в искажении действительности и даже клевете на нее. Особенно резко отозвался Самарин о произведениях из простонародного быта, в частности, о «Деревне» Д. В. Григоровича. Самарин полагал, что своими сочинениями о деревне школа не пробуждает любви к народу, а следовательно, не вызывает желания сблизиться с ним. При этом он неоднократно пояснял, что не подвергает сомнению благородство самих намерений противной стороны.
Самарин подробно остановился на проблеме взаимоотношений Гоголя и «натуральной школы», отметив, что последняя позаимствовала у Гоголя лишь одну черту - внимание к пошлой стороне действительности. Признавая обличительную силу прозы Гоголя, Самарин подчеркнул, что обличение у Гоголя (в отличие от авторов школы) имеет глубоко нравственную основу: почувствовав в себе самом «слабости, пороки и пошлость» своих героев, Гоголь почувствовал в них «присутствие человеческого», «и только это одно могло дать право на обличение». Единство обличительного и жизнеутверждающего начал всегда было для Самарина главным в творчестве Гоголя, и впоследствии именно в разрушении этого единства (которое выразилось в попытке примирения с действительностью) Самарин усмотрел основную причину духовной драмы Гоголя.
Рассматривая поэтику «натуральной школы», Самарин с иронией писал о тщательных, доскональных описаниях материальной, бытовой стороны жизни, о принципах создания характеров («личностей <…> мы вовсе не находим»), о построении интриги («всякий рассказ можно на любом месте прервать и также тянуть до бесконечности»).
Статья Самарина, ясная, стройная и последовательная, безусловно, содержит ряд глубоких суждений. Одна из наиболее сильных идей статьи - основополагающая для Самарина идея единства, целостности любого явления (как жизненного, так и художественного). Именно в таком единстве видел он залог разумного развития общества (отсюда идея соединения живой жизни и сознания), нравственного равновесия личности (по мнению Самарина, невозможного вне гармонии аналитического и эмоционального начал), объективного восприятия человека (в совокупности дурных и хороших сторон характера) и, наконец, объективности художника (отсюда требование показать темные и светлые стороны простонародной жизни).
Итогом служебной деятельности Самарина в Риге (выехал в Москву в июле 1848) были 2 труда: официальный - «Общественное устройство города Риги…» и частный - «Письма из Риги» (направлен против немецкого засилья в Прибалтике). За распространение последнего в списках Самарин был на 12 дней (5-17 марта 1849) заключен в Петропавловскую крепость, а затем направлен на службу в Симбирск и впоследствии в Киев (1849-52). В февр. 1853 Самарин вышел в отставку. В течение последующих 12 лет (1853-64) он - на стороне либерального дворянства - принимал самое деятельное участие в подготовке и проведении крестьянской реформы, считая дело освобождения крестьян главным делом своей жизни.
В 1856 Самарин выступил со статьей «Два слова о народности в науке» (открывшей первый номер славянофильского журнала «Русская беседа»), где отстаивал идею народности гуманитарных наук, толкуя народность как самобытное, национальное воззрение. В н. 1860-х Самарин в последний раз выступил как критик - он написал статью «С. Т. Аксаков и его литературные произведения», которую огласил на публичном литературном вечере в Самаре. Говоря о сочувствии публики как необходимой предпосылке художественного творчества, Самарин подчеркнул, что расцвет «самородного, свежего таланта» С. Т. Аксакова неразрывно связан с возникновением и развитием сочувствующего этому таланту славянофильского направления. Последние 10 лет жизни Самарин посвятил своему любимому городу - Москве, занимаясь (как гласный городской думы и губернского земского собрания) многообразными проблемами городского самоуправления. Основные труды этого времени связаны с религиозно-философскими и национальными вопросами: «Иезуиты и их отношение к России. Письма к иезуиту Мартынову» (1865), «Предисловие к богословским сочинениям Хомякова» (1867), разбор сочинения К. Д. Кавелина «Задачи психологии» (1872-75), «Окраины России» (1867-76).
Среди многочисленных голосов, с болью откликнувшихся на известие о внезапной кончине Самарина, прозвучал и проникновенный голос Ф. М. Достоевского: «А твердые и убежденные люди уходят: умер Юрий Самарин, даровитейший человек, с неколебавшимися убеждениями, полезнейший деятель. Есть люди, заставляющие всех уважать себя, даже не согласных с их убеждениями».
И. Зайцева
САМАРИН Юрий Федорович (21.04.1819-19.03.1876), мыслитель, историк, общественный деятель и публицист. Самарин получил тщательное воспитание дома, 15-ти лет поступил в Московский университет, по окончании которого стал готовиться к магистерскому экзамену. В это время он стал очень близок к К. Аксакову, под влиянием которого он совершенно освободился от влияния французской культуры, очарование которой в ранние годы владело Самариным. С 1840 начинается сближение Самарина с А. С. Хомяковым и И. В. Киреевским - и прежде всего в защите идеи русского своеобразия. Национальное сознание вообще всегда было очень ярким и сильным у Самарина - человека страстного, но глубокого. В эти же годы Самарин писал свою диссертацию, посвященную истории русского богословия - о С. Яворском и Ф. Прокоповиче. Находясь именно в годы писания диссертации под влиянием Гегеля, Самарин, с присущей ему решительностью и радикализмом, утверждал, что «вопрос о Церкви зависит от вопроса философского и участь Церкви тесно, неразрывно связана с участью Гегеля». «Только приняв науку (т. е. философию Гегеля) от Германии, бессильной удержать ее, только этим путем совершится примирение сознания и жизни, которое будет торжеством России над Западом», читаем в том же письме. Это было время, когда Самарин очень тщательно изучал все произведения Гегеля, о чем свидетельствуют сохранившиеся конспекты. Хомякову Самарин писал: «вне философии Гегеля Православная Церковь существовать не может». «Мы родились в эпоху борьбы религии с философией - в нас самих совершается эта борьба… Вскоре должно определиться отношение философии к религии: религия, которую признает философия, есть Православие и только Православие».
Эта оригинальная идея обоснования Православия с помощью философии Гегеля скоро начинает терять в глазах Самарина свою ценность - несомненно, под влиянием Хомякова. Самарин начинает выходить постепенно на путь самостоятельной философской работы, мечтает о занятии кафедры философии в Московском университете. Под давлением отца, однако, он должен был отказаться от ученой деятельности и поступил на службу в С.-Петербург, откуда был послан в Ригу, где впервые столкнулся с проблемой национальных меньшинств в России и с крестьянским вопросом. Со всей страстностью, присущей Самарину, он отдается изучению этих вопросов, пишет большие записки и доклады. Самарин резко расходился с курсом политики, принятой тогда в отношении Прибалтики, о чем он очень откровенно писал своим друзьям в Москву. Письма эти, написанные тем ярким, сильным слогом, который вообще отличал Самарина, производили сенсацию, расходились по рукам; Самарин вскоре был арестован, посажен в Петропавловскую крепость, но очень скоро был освобожден и вновь принят на службу. Несколько позднее Самарин принял очень близкое участие в работах по подготовке освобождения крестьян от крепостной зависимости. В последние годы он снова вернулся к теоретической работе, памятником чего являются различные его статьи. Он сам писал (за 3 недели до смерти): «мысль бросить все и поднять с земли нить размышлений, выпавших из рук умиравшего Хомякова, меня много раз занимала».
Под влиянием Хомякова Самарин стал подлинно православным мыслителем. Самое замечательное, что он написал в этом направлении, - это его знаменитое предисловие ко 2-му тому Сочинений Хомякова (предисловие к богословским его сочинениям), которое не менее интересно для понимания и самого Самарина, его религиозного мира. Самарин говорит о Хомякове, что он «дорожил верой, как истиной, но это характерно и для самого Самарина, религиозный мир которого был источником и философских его взглядов. В особенности это надо сказать о той философской дисциплине, в разработке проблем которой больше всего потрудился Самарин - о философской антропологии. Именно у Самарина (яснее, чем у Киреевского) антропология предваряет гносеологию и метафизику - и это связано, конечно, как с общей онтологической установкой в учении о познании, так и с тем строем мыслей, который уже в XX в. провозглашает себя «экзистенциальной философией».
Самарин очень настойчиво отделяет понятие личности (основное понятие философской антропологии) - как органа сознания - от того понятия личности, которое превращает личность в мерило оценки. Пользуясь современной терминологией, это коренное для Самарина различие можно выразить, как противопоставление персонализма и индивидуализма. Самарин является резким противником индивидуализма и часто говорит о его «бессилии», о неизбежности «скорбного признания несостоятельности человеческой личности». Христианство, по мысли Самарина, зовет к отречению от своей личности и безусловному ее подчинению целому. Надо сказать, что и в гегельянский период этот мотив был силен у Самарина. «Личность, - писал он в своей диссертации, - есть та прозрачная среда, сквозь которую проходят лучи вечной истины, согревая и освещая чeлoвeчecтвo». Haд индивидуальностью возвышается высшая инстанция - «община», общинный же строй весь основан на «высшем акте личной свободы и сознания - самоотречении». Т. о., преодоление индивидуализма осуществляется в акте свободного самоотречения - изнутри, а не извне. «Общинный строй… основан не на отсутствии личности, а на свободном и сознательном ее отречении от своего полновластия». Это значит, что личность в ее глубине и творческой силе раскрывается не на путях замыкания в самого себя, а лишь на путях общения с др. и подчинения себя высшему целому - во имя высших начал, а не во имя самой себя. Иными словами - та сила, которая помогает личности сбросить с себя путы своего природного самообособления, заключена в религии как высшей силе. Начало «личное», пишет Самарин, есть начало разобщения, а не объединения; в личности, как таковой, нет основы для понятия о человеке - ибо это понятие относится к тому, что соединяет всех, а не обособляет одного от др. «На личности, ставящей себя безусловным мерилом всего, может основаться только искусственная ассоциация - но абсолютной нормы, закона обязательного для всех и каждого нельзя вывести из личности логическим путем - не выведет его и история». Самоограничение же личности, будучи свободным ее актом, возводит нас к высшему принципу, который возвышается над личностью и даже противодействует индивидуализму. Такое высшее начало, которому личность может себя свободно и целиком отдать - есть начало религиозное.
Связь личности (каждой личности) с Богом есть первичный и основной в ее бытии факт, непосредственное ощущение Божества изначально и невыводимо - это есть «личное откровение, освещающее душу каждого чeлoвeкa». Kaждый человек приходит в мир, неся в душе этот свет, который исходит от Бога именно к нему; только при признании такого в точном смысле индивидуального отношения Бога к каждому отдельному человеку можно понять, считает Самарин, отчего в нашей самооценке всегда есть искание «смысла», есть искание «разумности» в жизни. Если отвергать эту предпосылку индивидуального Промысла, то на место Промысла ставится миф о некоей магической «необходимости», которая будто бы определяет ход жизни человека… Мало этого - на основе этого изначального духовного фонда (т. е. Богообщения) строится и осмысливается и весь внешний опыт - «на каком-то неугасающем огне (внутренней работы) весь материал, приобретаемый извне, растопляется» и получает новую форму, слагаясь в систему знания.
Лишь при наличности индивидуального «Откровения» или индивидуального - первичного и основного - религиозного опыта, т. е. непосредственного общения каждой души с первоисточником жизни можно истолковать неистребимое в человеке сознание свободы и ответственности - и даже более: факт сознания себя как «личности». С др. стороны, без признания религиозного опыта, в котором все в душе человека освещается Богом, невозможно охранить цельность души, без чего возникает то неправильное представление о душе, которое неизбежно вырождается в ложную систему индивидуализма.
Учение о целостности духа составляет центральную точку в антропологии Самарина. Он учил, что «создание цельного образа нравственного человека есть наша задача». Два момента обращают на себя внимание в этой формуле: прежде всего, если «цельный» образ должен быть создаваем, то значит, что целостность не дана, а задача, т. е. что ее нет в реальности, что ее нужно в себе осуществлять. Тот динамизм в антропологии, который мы находим у Киреевского, выражен здесь еще с большей определенностью. Конечно, залог цельности дан в религиозной сфере души (в «образе Божием»), но это только залог. С др. стороны «духовная цельность» у Самарина еще сильнее, чем у Хомякова и Киреевского, иерархически подчинена моральному началу в человеке, которое и образует основной центр личности. У Хомякова и Киреевского с большой силой подчеркнуто значение морального момента лишь для познавательной работы, у Самарина же сфера морали занимает вообще центральное место в личности. Самарин без колебаний связывает тему о моральном начале, его независимости от внешнего мира, о его творческой силе с верой, с изначальной религиозностью души. С особой силой подчеркивает Самарин дуализм в личности, связанный именно с самобытностью морального начала, в своей любопытнейшей полемике с К. Д. Кавелиным (по поводу книги его «Задачи психологии»). Кавелин защищал этический идеализм, с философской наивностью считая, что идеализм может быть обоснован позитивно. Самарин с полной ясностью раскрыл всю существенную неоднородность этих рядов мысли - по особой четкости эти мысли Самарина достигают в письме к Герцену. Когда-то в Москве они были друзьями, но в 40-х, когда окончательно определилось расхождение западников и славянофилов, они разошлись. Незадолго до своей смерти, Самарин, бывший за границей, захотел повидаться с Герценом. Свидание бывших друзей, продолжавшееся 3 дня, было очень сердечным, но с каждым днем, с каждой беседой сознание пропасти, их разделявшей, все возрастало. Уже после разлуки Самарин написал Герцену большое письмо, замечательное по глубине и силе. Самарин с чрезвычайной четкостью вскрывает внутреннее противоречие у Герцена, соединявшего культ свободы, этический идеализм с чисто натуралистическим пониманием личности. Самарин подчеркивает, что личность не может быть поднята надлежаще вне отношения к Абсолюту, что при чистом натурализме в учении о личности сознание свободы и вся моральная сфера не могут быть истолкованы и приняты серьезно.
Проблемы антропологии одни только освещены подробно у Самарина - в иных областях философии он высказался лишь мимоходом и недостаточно. По вопросу об источниках познания Самарин решительно и очень удачно критикует сенсуализм, развивая учение о непосредственном познании «невещественной среды», - это относится и к социальному познанию, и еще более к познанию выcшeй реальности (религиозной, моральной, эстетической). С большой силой Самарин доказывает реальность религиозного опыта - лучше сказать доказывает, что религиозная жизнь покоится на опыте.
Следуя Киреевскому, Самарин настаивает на том, что реальность (и высшая и чувственная одинаково) не может быть «доказана», т. е. не может быть рационально дедуцирована: всякая реальность открывается нам лишь в опыте, как живом и действенном общении с предметом познания. Это относится и к чувственному и к духовному миру, причем Самарин обе формы опыта называет «внешними». Еще в диссертации Самарин выдвигал положение, что «только в благодатной жизни исчезает разрыв познаваемого с познающим». Разрыв же этот означает, что тождество бытия и познания, утверждаемое в рационализме, не только на самом деле не существует, но именно благодаря рационализму этот разрыв и имеет место. Значительно позднее (в 1846) Caмарин вновь повторяет мысль о разрыве - но уже о «разрыве жизни и сознания», причем из контекста легко заключить, что здесь имеется в виду то утверждение о зависимости самосознания от социальной жизни, которое в те же годы развивал Хомяков. Поэтому у Самарина мы не находим дальнейшего развития онтологического истолкования познания, - он просто всецело принимает здесь позицию Хомякова и Киреевского, особенно выдвигая «непосредственность» общения души с Богом. Именно здесь, в Богообщении, - познание неотделимо от живого отношения к Богу, как объекту познавательного устремления; только сохраняя в себе религиозные движения, мы вообще остаемся в живом (не отвлеченном) общении и с реальностью мира. Если о религиозном опыте надо сказать, что «сердцевина понятия о Боге заключает в себе непосредственное ощущение Его действия на каждого человека», то то же верно и относительно внешнего опыта. Отсюда у Самарина принципиальный реализм познания - в отношении и тварного и Божественного бытия. Реальность чего бы то ни было не может открываться нам через работу разума - наоборот, всякая реальность должна быть дана раньше, чем начнется мыслительная работа о ней. Повторим еще раз слова Самарина: «реальность» факта можно только воспринять посредством личного опыта. Самарин не только не исключает при этом критицизма, но прямо утверждает возможность, что органы восприятия (чувственного и нечувственного) «могут видоизменять объективно фактическое и доводить до нашего восприятия мнимо фактическое» и очень остроумно показывает, что реализм в познании может быть в первую очередь принципиально утверждаем лишь в отношении Бога.
В 1861 Самарин начинает новую философскую работу - «Письма о материализме». Работа эта осталась, однако, совсем незаконченной; она очень интересна и можно только пожалеть, что Самарин бросил ее писать. «Мне представляется, - писал он, - в будущем огромная польза от строго последовательного материализма», ибо раскрытие его лжи будет сопровождаться разложением «бесцветного, бескостного, дряблого гуманизма» и выявит правду христианства. Самарин с большой силой вновь утверждает невыводимость и изначальность личности: «в человеке есть сердцевина, как бы фокус, из которого бьет самородный ключ». Пepcoнaлизм, конечно, никак не может быть соединен с материализмом… «Письма о материализме», к сожалению, только намечают, а не развивают тему, которой они посвящены.
Философское наследие Самарина не очень велико, но его учение о личности продолжает те построения в области антропологии и отчасти теории знания, которые развивали Хомяков и Киреевский. Персонализм, как отрицание индивидуализма, ведет к установлению внутренней связи личности с социальным целым.
Использованы материалы сайта Большая энциклопедия русского народа - http://www.rusinst.ru
Сочинения:
Соч.: В 12 т. / Вступ. ст. Д. Самарина и др. М., 1877-1911; Переписка Ю. Ф. Самарина с А. И. Герценом // Русь. 1883. № 1-2; Переписка Ю. Ф. Самарина с баронессою Э. Ф. Раден. М., 1893; О мнениях «Современника» исторических и литературных // Русская эстетика и критика 40-50-х годов XIX в. М., 1982.
Литература:
Ефимова М. Т. Юрий Самарин в его отношении к Лермонтову // Пушкинский сборник. Псков, 1968. С. 40-47; Ефимова М. Т. Ю. Самарин о Гоголе / Уч. зап. ЛГПИ им. А. И. Герцена. Т. 434; Пушкин и его современники. Псков, 1970. С. 135-147; Литературные взгляды и творчество славянофилов. 1830-1850 годы. М., 1978; Кошелев В. А. Эстетические и литературные воззрения русских славянофилов (1840-1850 гг.). Л., 1984.
род. 1819 - ум. 1876) - рус. философ, историк, общественный деятель; называл себя "неисправимым славянофилом". Увлекшись философией Гегеля, стремился примирить ее с учением православной церкви. Воспринял и развил богословские взгляды Хомякова, суть которых сводилась а тому, что восприятие мира внешнего и мира внутреннего - неразложимый и непосредственный факт сознания, который служит основой того и др. Достоверность бытия связана с целым рядом психических процессов, напр. с сознанием личной свободы, на которой покоится нравственный мир. Внешний мир в его сущности непостижим, тем более непостижимо божество, но в сокровенных тайниках личной жизни каждый человек слышит голос этого существа и испытывает его непосредственное действие. Бытие Бога - непреложный факт внутренней жизни. Человек не имеет безусловного знания, но знание о безусловном у него есть. Самарин в полном согласии с Киреевским и Хомяковым утверждает, что "истина полная и высшая дается не одной способности логического умозаключения, но уму, чувству и воле вместе, т.е. и духу в его живой цельности". Особенно важно для характеристики Самарина его письмо к Герцену, в котором он настаивает на свободе человеческой воли и вскрывает внутреннее противоречие в мышлении Герцена. В письме он пишет: "...т. н. свобода воли, или предполагаемая в человеке возможность (а следовательно, и право) самоопределения, есть не что иное, как устарелое суеверие, как "X", условный знак искомого, и заявление нашей неспособности уловить связь причин и явлений. Из этого простой вывод: если нет свободы духовной (в смысле определения), не может быть и речи ни о свободе гражданской, ни о свободе политической, ибо и та и другая предполагают первую: сам человек не в силах выйти из-под гнета вещественной необходимости..." Если мечта о свободе не более как продукт того же гнета, то этим оправдывается "всякое принуждение извне, всякий деспотизм, всякое торжество сильнейшего над слабейшим". Осн. произв.: "Окраины России", 1868-1876; "Иезуиты и их отношения к России", 1868; "Чем нам быть?", 1875; "Собр. соч." в 10 тт., 18771896, изданные посмертно его братом.
Отличное определение
Неполное определение ↓
САМАРИН Юрий Федорович
21 апреля (3 мая) 1819, Петербург- 19(31) марта 1876, Берлин] - русский философславянофил, историк, общественный деятель. Окончил словесное отделение философского факультета Московского университета (1838). В 1844 защитил в Московском университете магистерскую диссертацию «Стефан Яворский и Феофан Прокопович». Молодой Самарин испытал сильное влияние гегелевской философии. Перемена в его мировоззрении произошла в результате сближения с ведущими славянофилами (в 1839 с К. С. Аксаковым, затем с А. С. Хомяковым и братьями Киреевскими). В 1846-54 находился на правительственной службе. В 1859 играл ведущую роль в работе Редакционных комиссий, готовивших программу реформ. В дальнейшем принимал активное участие в реформах: был одним из организаторов и лидеров земского движения в 1862-64, в 1864 участвовал в земельной реформе в Польше, с 1866 состоял гласным Московской городской думы и губернского земского собрания. В 1869 избран почетным членом Московского университета, в 1872 - Духовной академии.
Отношение Самарина к крестьянскому вопросу было связано с его общим пониманием своеобразия русской истории. Считая крепостное право «страшной случайностью», «побочным» итогом развития российской государственности, он был убежден, что крестьянская реформа отвечает национальным интересам, интересам всех слоев общества. Чтобы реформа действительно обрела национальный характер, она должна способствовать сохранению и укреплению крестьянской общины. В 1870-е гг. Самарин вступает в полемику с представителями дворянского конституционализма (Р. А. Фадеевым и др.), доказывая, что «игра» в парламентаризм в России может привести в конце концов к господству аристократической олигархии и еще более интенсивной эксплуатации народа. В своей философской антропологии Самарин в целом следовал принципам философии «соборности» Хомякова и учения о «цельном знании» И. В. Киреевского. Критикуя рационализм, Самарин утверждал, что последнему может противостоять только христианская философия, согласно которой полная и высшая истина дана не одной способности логического умозаключения, но уму, чувству и воле вместе, «духу в его живой цельности».
Соч.: Соч., т. 1-10,12. М„ 1877-1911; Избр. произв. М., 1996. Лит.: Введенский С. Н. Основные черты философских воззрений Ю. Ф. Самарина. Казань, 1899; Нольде Б. Э. Юрий Самарин и его время. Париж, 1926; Hucke G. l. F. Samarin: Seine geistesgeschichiliche Position und politische Bedeutung. Munch., 1970.
Отличное определение
Неполное определение ↓
САМАРИН Юрий Федорович (1819-1876)
русский философ, публицист, общественный деятель. Окончил филологический факультет Московского университета (1838). В 1844 защитил магистерскую диссертацию "Стефан Яворский и Феофан Прокопович" (издание диссертации было запрещено). Был активным участником редакционных комиссий по крестьянской реформе 1861. Один из "старших" славянофилов. Основные сочинения: "Письма из Риги" (1845); "О мнениях "Современника" исторических и литературных" (1847); "Письма о материализме" (1861); "Предисловие к сочинениям Хомякова "(1867); "Разбор работы Кавелина. Задачи психологии" (1872); "По поводу сочинения Макса Мюллера по истории религии" (1876) и др. Как философ С. начал сторонником Гегеля. Пытался развивать свои взгляды на православие в опоре на его философию, утверждая, что "вне философии Гегеля православная Церковь существовать не может" и что "религия, которую признает философия, есть Православие и только Православие". Под влиянием Хомякова С. отказался от гегельянства и в середине 40-х 19 в. выступает как приверженец славянофильства. В философском наследии С. (не очень большом по сравнению с Хомяковым или Киреевским) центральное место отведено проблемам антропологии, которая предвяряет и определяет гносеологию. С. четко различает два понятия личности - как носителя сознания (персонализм) и как мерило оценки (индивидуализм). С. выступает против индивидуализма (как пути развития личности), который преодолевается в "высшем акте личной свободы и сознания - самоотречении" изнутри, а не извне. Такое самоотречение характерно христианству и русскому общинному строю, "основанному не на отсутствии личности, а на свободном и сознательном ее отречении от своего полновластия". Религиозное начало - единственное, чему личность должна и может подчиниться целиком. В каждом человеке изначально заложено персональное отношение к нему Бога - "личное откровение", - которое человеком переживается и ощущается, которое заставляют искать в жизни смысл и разумность, осознать свободу и ответственность, получить истинное знание, сохранить цельность духа. Утрата такого откровения ведет к замене Бога мифом необходимости как закона жизни. Центр личности - моральное начало, порожденное личным религиозным опытом, богопознанием и независимое от внешнего мира. В гносеологии С. выступает критиком крайностей сенсуализма и рационализма с позиций принципа непосредственного познания "невещественной среды": реальность может быть открыта лишь в опыте живого и действенного общения с предметом познания, а не рационально дедуцирована, доказана "...Истина полная и высшая дается не одной способности логического умозаключения, но уму, чувству и воле вместе, т.е. духу в его живой цельности" - здесь С. полностью солидаризируется с гносеологией Киреевского и Хомякова. С. постулирует тождество сознания и бытия в акте познания, в то время как рационализм, по мнению всех славянофилов, это тождество разрушает и ведет к абстрактному идеализму. В гносеологии С. явно чувствуются мистические мотивы, описывающие изначальные предпосылки познания: "Реальность чего бы то ни было не может открываться нам через работу разума - ... всякая реальность должна быть дана раньше, чем начнется мыслительная работа о ней". Материализм, по мнению С,- источник "бесцветного, бескостного, дряблого гуманизма" - затмевает правду христианства. Политическая эмансипация, которой требует материализм, - суеверие, ибо "если нет свободы духовной (в смысле определения), не может быть и речи о свободе гражданской, ни о свободе политической, ибо и та и другая предполагают первую...". Работы С. дали для русской философии "прочное основание для борьбы с материализмом..." (Лосев). Особенность государственного и политического строя России С. видит в самодержавии и общине, которые должны выполнять функцию борьбы с "отвлеченной цивилизацией" как средством разложения народности. С. выдвинул теорию трех периодов истории русского народа: "исключительная национальность" - "подражательность" - "разумная народность". Основную причину "подражания" С. видит в дворянстве, которое оторвалось от народных основ и потеряло, тем самым, самостоятельность творческой силы. С. был сторонником отмены крепостного права, видя в нем зло, которое привело к поражению России в Крымской войне и к общей социально-экономической отсталости.
Отличное определение
Неполное определение ↓
САМАРИН Юрий Федорович
(21 апр. 1819 – 19 марта 1876) – рус. философ-идеалист, обществ. деятель, историк и публицист славянофильского направления (см. Славянофилы). Из родовитых дворян. Окончил словесное отд. филос. фак-та Моск. ун-та (1838). В 1838–39 сблизился с К. Аксаковым, а через него с сотрудниками журн. "Моск. наблюдатель". В это время С. увлекался философией Гегеля. Под влиянием лекций Погодина и Шевырева, а также взглядов К. Аксакова у С. пробудился интерес к рус. истории и культуре. В письме (авг.–сент. 1840) к франц. политич. деятелю Могену (Maugin) С. развивал мысли "о трех периодах (исключительной национальности, подражания и разумной народности) и о двух началах нашей народности, православии и самодержавии" (Соч., т. 12, М., 1911, с. 19, 60–69, см. также447–57). В 1841–42 С. деятельно участвовал в обсуждении славянофилами вопроса о развитии христианства и христианских церквей (см. тамже, с. 82–95, 458–71). В 1843 С. написал большую (не опубл.) статью "О развитии начала личности в христианском мире по случаю книги Л. Штейна „Der Socialismus und Communismus des heutigen Frankreichs“", свидетельствующую о присутствии в славянофильстве 40-х гг. элементов христианского социализма. В 1844 С. защитил в Моск. ун-те магистерскую дисс. "Стефан Яворский и Феофан Прокопович", посвященную религ. и культурно-историч. проблемам конца 17 – нач. 18 вв. Конец 30-х – 1-я пол. 40-х гг. – время эволюции С. от Гегеля к философии Хомякова и Киреевского – гл. представителей славянофильства. Впоследствии С. много занимался крест. вопросом; составил в сер. 50-х гг. один из самых влият. проектов отмены крепостного права, участвовал в подготовке и проведении крест. реформы в России (1861), много писал о социально-экономич. и нац. проблемах в Прибалтике, работал в земских учреждениях. Из филос. работ С. важны "Предисловие к отрывку из записок А. С. Хомякова о всемирной истории" ("Рус. беседа", 1860, No 2); "По поводу мнения "Рус. вестника" о занятиях философией, о народных началах и об отношении их к цивилизации" ("День", 1863, No 36); "Иезуиты и их отношение к России" (М., 1866); "Разбор соч. К. Д. Кавелина „Задачи психологии“" ("Вест. Европы", 1875, No 5–7). Особенно отчетливое выражение филос. и обществ.-политич. воззрения С. 60-х гг. получили в полемике С. с Герценом, с к-рым он встречался в Лондоне в 1864 (см. А. И. Герцен, Письма к противнику, Собр. соч., т. 18, М., 1959; Переписка Ю. Ф. С. с А. И. Герценом, "Русь", 1883, No 1, 2). С. – воинствующий идеалист, филос. взгляды к-рого неотделимы от религ. представлений славянофилов о православии как истинном христианстве. В полемике с Кавелиным в 1875 сам С. указывал, что все положительное в его воззрениях "сводится окончательно к Христианскому Катехизису" (там же, т. 6, М., 1887, с. 444). Опыт, ум и науку как источники познания С., следуя за Хомяковым, противопоставлял целостному духу. "Полная и высшая истина, – писал он, – дается не одной способности логического умозаключения, но уму, чувству и воле вместе, то есть духу в его живой цельности" (там же, с. 561). На сознании личной свободы, на живом ощущении "Я" и "не-Я", т.е. мира внутреннего и мира внешнего покоится, по С., нравств. мир человека. Филос. материализм 19 в. С. трактовал как учение, находящееся в зависимости от системы Гегеля. По мнению С., "...возрождение материализма во второй половине XIX века..." объясняется тем, что "...по общему закону логического возмездия, материализм..." заступился за обиженный Гегелем "мир явлений" "...и, не выходя из круга понятий Гегелевской философии, нашел оправдание самосущности материи в том же законе необходимости, только не логической, а вещественной". "Сам же по себе, как учение, материализм вовсе не вытекает из естественных наук. Физиология, химия, физика говорят нам, каждая в? своей области: вот, что мы высмотрели, взвесили, ощупали, измерили и разложили. А материализм прибавляет: и, кроме этого, ничего нет; все остальное... не существует вовсе. Очевидно, что естественные науки отнюдь не причастны в этом выводе" (там же, т. 1, М., 1877, с. 273, 272). Однако, идейно борясь с материалистич. взглядами, С. отвергал направленные против материализма насильств. меры, к-рые предлагали реакц. представители царских властей и православной церкви (см. "Письма о материализме", там же, т. 6, с. 540–54). Соч.: Соч., т. 1–10, 12, М., 1877–1911. Лит.: Кавелин К. Д., Ю. Ф. С. Некролог, "Вестн. Европы", 1876, апр.; Панов И., Славянофильство как филос. учение, "Журн. М-ва нар. просвещения", 1880, ч. 212, No 11; Колубовский Я. Н., Материалы для истории философии в России, "Вопр. философии и психологии", 1891, No 2; Колюпанов Н. П., Очерк филос. системы славянофилов, "Рус. обозрение", 1894, No 7–11; Введенский С. Н., Осн. черты филос. воззрений Ю. Ф. С., Каз., 1899; Радлов Э., Очерк истории рус. философии, 2 изд., П., 1920; Нольде Б. Э., Ю. С. и его время, Р., ; Дмитриев С., Славянофилы и славянофильство, "Историк-марксист", 1941, No 1. С. С. Дмитриев. Москва.
Отличное определение
Неполное определение ↓
САМАРИН Юрий Федорович
21.04(3.05).1819, Петербург - 19(31).03.1876, Берлин) - историк и богослов, социальный мыслитель; один из разработчиков проекта крестьянской реформы. С. принадлежал к старинной дворянской семье. В 1838 г. окончил словесное отд. филос. ф-та Московского ун-та. В 1844 г. защитил магистерскую диссертацию - "Стефан Яворский и Феофан Прокопович". В ней он указывал на односторонность католицизма, к-рый изменяет началу свободы во имя единства, преувеличивает значение церковной иерархии, игнорирует личное самоопределение верующих, в то время как протестантизм изменяет началу единства во имя неверно толкуемой свободы. Публичное издание диссертации было запрещено ввиду нек-рых тезисов диссертанта, в к-рых он обвинял церковную политику Феофана Прокоповича в протестантском уклоне. Совместная подготовка к магистерским экзаменам сблизила С. с А". С. Аксаковым, а через него с кружком славянофилов. К сер. 40-х гг. С. включился в полемику славянофилов и западников в журн. "Москвитянин", выступил со ст. "О мнениях "Современника", литературных и политических" (1847). Большая ее часть была посвящена разбору ст. Кавелина "Взгляд на юридический быт Древней России". По мнению Кавелина С. "принял германское начало личности за абсолютное" (Т. 1. С. 44) и с этой меркой приступил к анализу рус. истории, утверждая, что общинный быт славян не дал развития личности, община изжила себя. Общинное начало, согласно С, "как раз спасло единство и целостность России, которая как в 862, так ив 1612 г. создала из себя государство" (Там же. С. 50). Упразднение общины, считал он, породило бы хаос в крестьянском хозяйстве, разрушило бы традиции взаимопомощи и нравственные ориентиры, оставив в итоге крестьян беззащитными перед лицом жестокой конкуренции. В этой статье, полемизируя с Белинским и Кавелиным, С. изложил суть славянофильского учения, прочно связав концепции цельности духа, "хорового начала", соборности с общинным бытом. "О мнениях "Современника" было, по существу, первым публичным изложением социальной философии славянофилов (ст. Хомякова и Киреевского не были напечатаны по цензурным соображениям). С. больше других славянофилов интересовался прикладной стороной теории. Находясь на государственной службе в Киеве (1849-1853), он занимался историческим и юридическим обоснованием вопроса освобождения крестьян, подготовив для правительства записку "О крепостном состоянии и переходе от него к гражданской свободе". Он выдвинул идею, что крестьяне имеют такое же право на землю, как и помещики, и должны быть освобождены с землею, при этом правительство обязано выплатить единовременный выкуп помещикам, к-рый крестьяне будут погашать в течение нескольких десятилетий. В предреформенный период С. работал в Самарском губернском комитете, а затем в редакционных комиссиях по подготовке проекта Положения 19 февраля 1861 г., а позднее и по его реализации. В нач. 70-х гг. С. вел полемику с видным представителем дворянского конституционализма генералом Фадеевым, автором кн. "Русское общество в настоящем и будущем (Чем нам быть)". Программу конституционной реформы, предполагавшую расширение политических прав и активную деятельность дворянства, С. расценил как внешне консервативную, а по сути "революционную", расшатывающую об-во. Стремясь предотвратить революционные потрясения и социальные эксперименты, к-рые он предчувствовал, С. выдвигал программу укрепления государственной власти на окраинах ("Окраины России") и развития земского движения внутри страны. С. считал возможным создать "всесословное русское общество"; с этой целью он предлагал равные выборы по четырем социальным группам и податную реформу, предполагающую налоговое обложение, пропорциональное ценности имущества. Программа С. не была реализована. Богословские и философские произв. занимают сравнительно немного места в списке соч. С. Предисловие, написанное им к богословским трудам Хомякова, важно и для понимания религиозного мировоззрения самого С, его взглядов на неразрывную связь веры и нравственности, на невозможность утверждения личностного начала вне религиозной сферы души. Его антропология связана с его общей онтологической установкой на изначальную неопределимость Божества, "личное откровение, освещающее душу каждого человека". В ней он исходил из факта "Богообщения" как основы личности, в этом контексте "высший акт личной свободы и сознания - в самоотречении" (Т. 1. С. 52). Христианство зовет к отречению личности и подчинению ее целому, т. е. к соборности. Высшее начало, к-рому личность свободно и целиком себя отдает, есть начало религиозное. В 1872-1875 гг. С. снова вступил в полемику с Кавелиным, к-рый в своей кн. "Задачи психологии" стремился обосновать психологию "как науку, в которой можно найти источник нравственного возрождения личности". С. считал, что нельзя без помощи религии обосновать сознание. Поэтому речь может идти о замене одной религии другой, о замене подлинной веры наукообразным суеверием. Он обратил также внимание на "полупозитивистское" мировоззрение Кавелина, согласно к-рому признается дуализм материи и психики, но одновременно утверждается, что в мире явлений материя определяет психику. По мысли С., утверждение Кавелина о свободе не согласуется с его представлениями о детерминизме психики, о психологических ассоциациях, к-рые являются функцией материи. Феномен нравственной ответственности, по С., может быть обоснован лишь религиозно, иначе место подлинной морали займет мораль пользы или удовольствия. Для С. как для православного мыслителя было естественно рассматривать личность в ее отношении к Абсолюту. Он исходил из того, что бытие Божие не требует доказательств, что оно есть непреложный факт нашей жизни и "если материальная среда действует на нас с силой, то воздействия Божества обращаются к нам еще с большей настойчивостью" (Т. 5. С. 415-416). В своей полемике с Кавелиным он отвергал общепринятое тогда мнение о безусловной зависимости психической жизни от материальной среды, о том, что психическая жизнь представляет лишь обработку материальных впечатлений. С. отвергал также и отвлеченную рассудочность, считая, что в познавательный процесс должны быть включены религиозные и нравственные стороны души. Формально-логическое мышление может определить границы научных понятий, но не объяснить различия между добром и злом. Тождество бытия и мышления не в рационализме доказывается, только "в благодатной жизни" исчезает разрыв между "познавателем и познающим" (Там же. С. 458). Истина недоступна отдельному индивиду, но открывается общности людей, связанных верою и любовью. Споря с Кавелиным и Герценом относительно идеала свободной, просвещенной личности, С. писал, что "начало личное - есть начало разобщения, а не объединения". "На личности, ставящей себя безусловным мерилом всего, может основываться только искусственная ассоциация" (Т. 1. С. 40). С этой т. зр. он рассматривал социализм как еще один из вариантов подобной ассоциации. В 1861 г. С. начал философскую работу "Письма о материализме". Мотивом послужили адресованные ему письма Хомякова "О новых явлениях в области философии", значительная часть к-рых посвящена критике философии Гегеля и Фейербаха. "Письма о материализме" продолжают критику философии материализма, но уже с позиций антропологии. "Письма" остались незаконченными, но в них намечен главный тезис: персонализм не может быть совмещен с материализмом. Еще одна работа, в к-рой С. продолжает мысли Хомякова и Киреевского, посвящена иезуитам в России. По мнению славянофилов, лат. церковь, превратившись в государство, неизбежно стремилась к завоеванию, и иезуиты, вербовавшие людей в духовное подданство папе, удовлетворяли этой жажде власти. С. обозначил в иезуитизме стремление заменить трудновыполнимое для обычного человека требование цельности духа, подавления эгоистического начала и жертвенной любви к ближнему на внешнее благочестие. В душе каждого человека, разъяснял С. свою мысль, таится более или менее сознательное желание "убаюкать свою совесть, подкупив ее, или спрятать ее от докучливых обличений за каким-нибудь благовидным предлогом... водворить в душе человека не мир и согласие, а своего рода унию между истиной и ложью, добром и злом, Божьей правдою и человеческой неправдою". С. принадлежал к типу деятелей, для к-рых было характерно стремление к синтезу традиций и нововведений и неприемлем путь экстремизма и радикализма. Его бывший оппонент Кавелин отметил в некрологе, что "высшее воспитательное, культурное значение имеют только те общественные деятели, у которых мысль и идея, убеждение и программа слиты в одно".
Русский филолог (по образованию), философ-идеалист, публицист. Один из идеологов славянофильства. Автор проекта отмены крепостного права 1861 года.
«Самарину - 15 лет. Он студент словесного факультета Московского университета. А студенты в те времена ходили на лекции вместе с родителями. Или с гувернером. Самарину это не нравилось. Но делать было нечего. Ему пришлось подчиняться общему правилу.
Вместе с Самариным учился К. Аксаков
. Аксаков, как старик. Он на два года старше Самарина. Они подружились. Аксаков - гегельянец. И Самарин стал гегельянцем. Аксаков дружил с Белинским
. И Самарин с ним подружился. Вместе с Аксаковым он ходил на литературные вечера, на которых обсуждались явления русской литературы с точки зрения философии Гегеля
. Вот соберётся молодёжь и всю ночь обсуждает, можно ли молиться богу Гегеля так же, как Богу Нового завета.
Или нельзя. В своё время граф Уваров
набрал молодых людей и отправил их за границу. Они выучились. Вернулись и разбрелись по разным кафедрам. Гегельянство стало силой России.
В 40-е годы каждый студент мог доказать, что прусская монархия является высшей формой развития государства.
Так считал Гегель
. Ну а раз так считал Гегель, то так считали и в России.
Однажды Самарин пришёл в гости к Чаадаеву
. На Басманную. А там уже были Хомяков
с Киреевским
. Они познакомились. Самарин, предполагая, что новые знакомые тоже гегельянцы, стал что-то говорить о формах спекулятивного мышления. Его перебили. Оказалось, что сознание Самарина не совпадает с жизнью и тем самым оно нарушает принцип тождества бытия и мышления. В жизни он русский, в сознании - немец. На практике он православный, в теории - гегельянец.
Хомяков освободил Самарина и Аксакова от увлечения Гегелем.
Вообще-то Самарин хотел сделать карьеру преподавателя, хотел стать профессором Московского университета. Он даже диссертацию решил написать. Ну а чтобы сознание не противоречило бытию, он взялся за исследование русской ментальности. Самарин стал изучать творчество Стефана Яворского
и Феофана Прокоповича
. Аксаков принялся за изучение сочинений Ломоносова
. На защите Самарина были многие. Пришёл и старый Чаадаев. Самарин защищался так хорошо, что, как заметил Пётр Яковлевич
, «некоторые женские головы тихо преклонились перед необыкновенным человеком».
Самарину нужно было ответить на один вопрос: почему у нас не
было богословия? Вот на Западе оно есть, а у нас его нет. Почему? Ответ: потому что богословская наука, церковная система невозможна и вредна. «Наша церковь своим молчанием и, по-видимому, равнодушием к двум попыткам создать систему (разумею сочинения Стефана Яворского и Феофана Прокоповича) самую мысль о системе признала ложной, чуждой себе, выходящей из своей сферы».
Если бы православная церковь создала систему, то она бы перевела чувство на язык мыслей. Это неплохо. Но чувство, выраженное в слове, перестаёт быть чувством. А мы не хотим, чтобы умом разрушалось то, что принимает сердце. Уму пусть противостоит ум, а не чувство.
К такому выводу пришёл Самарин, защищая диссертацию в 1843 году».
Гиренок Ф.И., Пато-логия русского ума (Картография дословности), М., «Аграф», 1998 г., с. 114-115.
В 1846 году Ю.Ф. Самарин , как чиновник особых поручений при Министерстве внутренних дел, в составе ревизионной комиссии выехал в Ригу, где проработал в течении 2 лет. Анализируя состояние дел в Риге, он написал своим московским знакомым ряд критикующих власти писем об угнетении русских немцами в Прибалтике. Письма ходили в списках по Москве и Санкт-Петербурга.
«Его письма - это не крик дословного, а обстоятельное научное исследование, ориентированное на поиски истины. В них есть горечь, возмущение русского человека: «Здесь сознаёшь себя как русского и, как русский, оскорбляешься».
Самая резкая фраза в его письмах звучит так: «Или мы будем господами у них, или они будут господами у нас».
Если мы не будем русскими, нас сделают немцами. Но энергия этого возгласа растворяется в анонимной объективности. Её не слышно.
Чтобы не стать немцем, Самарин бросил пить.
Отрастил себе бороду и тем самым выразил протест против порабощения имперского народа окраинными племенами. Конечно, это мужественный шаг. Ведь Самарин - камер-юнкер двора его Императорского Величества. А по указу царя дворянам, запретили
носить бороду, считая это подражанием Западу и неуважением к русской одежде. Бородатый дворянин должен был явиться в полицию и дать подписку о сбритии бороды. Самарин носил бороду до смерти…»
Гиренок Ф.И., Пато-логия русского ума (Картография дословности), М., «Аграф», 1998 г., с. 120-121.
За эти частные письма Ю.Ф. Самарцев был арестован и заключён в Петропавловскую крепость. Но после освобождения ему было разрешено продолжить службу. В 1854 году Ю.Ф. Самарин вышел в отставку и до конца жизни отдавал все силы общественной деятельности и литературному труду.
Критикуя европейский рационализм, Ю.Ф. Самарин утверждал, что последнему может противостоять только христианская философия, признающая, что, цитирую: «Полная и высшая истина, даётся не одной способности логического умозаключения, но уму, чувству и воле вместе, то есть духу в его живой цельности»
Самарин Ю.Ф., Сочинения, Том 6, М., Типография А.И. Мамонтова,1887 г., с. 561.
На взгляды Ю.Ф. Самарина в юности повлияли сочинения Гегеля , но после под влиянием А.С. Хомякова , он отказался от гегельянства и в середине 40-х XIX века обратился к славянофильству.
Ю́рий Фёдорович Сама́рин (21 апреля [3 мая ] , Петербург - 19 марта , Берлин) - русский публицист и философ-славянофил .
Философские взгляды Самарина находились сначала под сильным влиянием гегелевской философии . После знакомства с К. С. Аксаковым сблизился с ведущими славянофилами: А. С. Хомяковым и братьями Киреевскими . Особенно сильным было воздействие на него идей Хомякова . Позже в "Письмах о материализме" он подвергает критике философию Гегеля.
Биография
В 1824 году воспитание его было поручено французскому гувернёру, двадцатитрёхлетнему Пако (Pascault), кончившего курс в лицее и преподававшего потом французский, латинский и греческий языки в разных коллежах. В октябре 1826 года появился ещё и русский учитель, двадцатидвухлетний Николай Иванович Надеждин , который преподавал закон Божий, русский язык в связи с церковнославянским, греческий язык, историю и некоторое время немецкий язык, для которого был потом приглашен особый учитель. Пако преподавал французский и латинский язык, географию и арифметику. Осенью 1834 года Самарин начал учиться на словесном отделении Московского университета. Историко-филологическое отделение философского факультета Московского университета он окончил в 1838 году первым кандидатом, получив право поступить на службу сразу в министерство. Одновременно с ним отделение окончили М. Н. Катков и Ф. И. Буслаев . Большие связи в высшем свете и отличное образование обеспечивали молодому человеку блестящую служебную карьеру, которая однако не привлекала его.
Во время подготовки к магистерскому экзамену он близко познакомился с К. С. Аксаковым, который также готовился к магистерскому экзамену. Это знакомство скоро перешло в искреннюю дружбу; Аксаков увлек Самарина своею горячею проповедью о народных русских началах. В феврале 1840 года Самарин выдержал магистерский экзамен и приступил к написанию диссертации. В это время он имел близкие отношения с кружком славянофилов, во главе которых стояли А. С. Хомяков и братья Киреевские. Первоначально увлекавшийся Гегелем и пытавшийся примирить с ним православие , Ю. Ф. Самарин затем под влиянием Хомякова стал двигаться в славянофильском направлении. Богословские воззрения Хомякова он воспринял всецело и попытался провести их в своей диссертации о Стефане Яворском и Феофане Прокоповиче , которую он защитил 4 июня 1844 года в Московском университете. В Яворском и Прокоповиче Самарин усматривал представителей двух начал - антипротестантского (момент единства) и антикатолического (момент свободы), которые соединены в православной церкви. Вследствие резких нападок на церковные преобразования XVIII века в печати смогла тогда появиться лишь третья, наименее значительная часть диссертации, под заглавием «Стефан Яворский и Феофан Прокопович, как проповедники» (М., 1844), которую и защищал Самарин на диспуте.
В 1844 году Самарин поступил на службу секретарём 1-го департамента Сената . Через некоторое время, 9 февраля 1846 года, он перешёл в министерство внутренних дел и 21 июля отправился в Ригу вместе с Я. В. Ханыковым , председателем ревизионной комиссии, которой было поручено изучить городское устройство и хозяйство города и составить проект его преобразования. Изучив городские архивы Риги, он написал историю этого города; предназначенная только «для лиц высшего управления», она была издана в 1852 году в Санкт-Петербурге под названием «Общественное устройство г. Риги.» в ограниченном количестве экземпляров и составляет библиографическую редкость.
Слухи о насильственном присоединении к православию эстов и латышей и о возбуждении их православным духовенством против помещиков побудили его написать в 1849 году «Письма из Риги», в которых обсуждалось отношение к России прибалтийских немцев.
Письма эти, получившие распространение в рукописи, вызвали неудовольствие влиятельных сфер. Самарин был привлечён к ответственности по обвинению в разглашении служебных тайн: 17 февраля 1849 года К. С. Аксаков сообщал родным: «письма до сих пор возбуждают сильную злобу немцев, везде прославляющих его или шпионом правительства, или опасным, вредным либералом…», а 6 марта он написал: «Дела идут плохо: немцы торжествуют, и Самарин сидит…». Вечером 17 марта состоялась встреча с Самариным императора Николая I , который сделал ему строгое внушение за разглашение того, что считалось канцелярской тайной, и за возбуждение вражды немцев против русских. Дело окончилось переводом 3 августа на службу в Симбирскую губернию . Разъяснение положения дел в Прибалтийском крае и его отношений к России и позже занимало Самарина и вызвало целый ряд исследований, напечатанных им за границей под заглавием «Окраины России» (5 вып., Берлин , 1868-1876). В числе их имеются и ценные исторические исследования - например, очерк крестьянского вопроса в Лифляндии , но главным образом они посвящены задачам русской политики на окраинах.
В конце 1849 года Самарин был отправлен, в качестве чиновника особых поручений при министре, в Киев и через год назначен правителем канцелярии киевского генерал-губернатора Д. Г. Бибикова . В 1853 году вышел в отставку.
После смерти отца, получив управление имениями, изучал хозяйства в Тульской и в Самарской губерниях; жил в них летом, проводя зимы в Москве. Изучая быт и хозяйственное положение крестьян он пришёл к убеждению в необходимости отмены крепостного права и приступил к составлению записки «О крепостном состоянии и о переходе из него к гражданской свободе», которая была окончена только в 1856 году и в сокращенном виде напечатана в журнале «Сельское благоустройство». С 1856 года Самарин принимал деятельное участие в издании «Русской беседы» ; для первых двух книг журнала он написал статьи «О народности в науке» и «О народном образовании». Однако главными в это время стали его статьи о сельской общине и исследование «Упразднение крепостного права и устройство отношений между помещиками и крестьянами в Пруссии».
Чуждый властолюбия и честолюбия, Самарин отличался широкою терпимостью к чужим мнениям: чувства дружбы соединяли этого бойца славянофильской идеи с К. Д. Кавелиным , ветераном западничества, с которым он расходился и по вопросам чисто теоретическим (возражения Самарина на «Задачи психологии» Кавелина). Возвышенным характером Самарина объясняется и громадный авторитет, каким он пользовался во всех слоях общества, что особенно ярко сказалось в начале -х годов, при обсуждении в земских собраниях податной реформы: земства многих губерний обращались по этому вопросу к нему за советами.
Возможно, будет полезно почитать:
- паника в женских журналах ;
- Победитель 17 битвы. сезон — Мохсен Норузи ;
- Олимпийские игры в году бразилия ;
- Российская федерация Когда образована рф ;
- Виды месторождений полезных ископаемых Какие выделяют виды месторождений ;
- Рынок олигополии: краткая характеристика Гомогенная олигополия ;
- Эскалация дозы что такое ;
- Валютная политика государства ;